Небо-потолок, пьяна метель,
Обнимая, дарит сердцу звук.
И как лед холодная постель
Забирает зведочки из рук.

0

«...Нет ничего, что могло бы тебя спасти. Ты осталась одна, ты в плену, понимаешь, девочка? Полностью в моей власти. Твоя жизнь и все прочие подобные...кхм…мелочи. Но, что самое тоскливое — мне совершенно не нужны ни эти мелочи, ни твоя жалкая жизнь. Мне нужно только твое Имя. Назови свое имя, и ты будешь свободна. Итак, я жду...- говоривший зевнул.
— Изаэль ферх Трина...
— Ответ неверный, - незнакомец выудил из длинного раструба рукава аристократическую ладонь с совершенно не аристократическими мозолями на подушечках длинных пальцев, полюбовался на ее силуэт в свете узкой бойницы и снова повернулся к съежившейся на полу девчонке - Прошу, не усложняй свое положение. Имя...
— Изаэ...- договорить не дал комок резко сжавший горло. Иза беззвучно хлопала ртом, как выброшенная не берег рыба. Вокруг горла словно обвился стальным кольцом жесткий незримый ошейник, давя и сжимая. Казалось, еще секунда и послышится хруст сминаемых костей. Незнакомец меланхолично продолжал смотреть на нее, лишь слегка вытянув вперед руку и поводя пальцами, словно по невидимым струнам...
— Разве я прошу много, моя маленькая пленница? Всего лишь твое Имя. Не кличку, не прозвище...просто имя. Или ты не понимаешь меня? Имя - в голосе говорившего послышалась угроза, хотя он так и не стал громче шепота. Пальцы остановились, послышался шумный вздох.
— И...за...эль...
Человек над ней беззвучно усмехнулся и вышел из комнаты. Несколькими минутами позже он вернулся, неся в руках что-то тяжелое и гремящее. Чем ближе он подходил, тем яснее Иза понимала — пленивший ее человек ничего общего не имеет ни с войсками Аринн, ни, уж тем более, с (такое тоже могло быть возможным) ее земляками. Человек нес ошейник и странной формы браслеты, Иза никогда таких не видела, хотя и бывала пару раз на "показательной" экскурсии в столичной тюрьме, и, по огромному секрету, даже раз в тюрьме тайной императорской Стражи. Ошейник, казалось, был сделан в виде легкого, изящного и витого обруча, с почти стершейся резьбой. Девушка не могла отвести взгляд...он пугал, завораживал ее...И еще от него ощутимо веяло опасностью. Память услужливо извлекла из своих глубин чужое и неприятное слово — двумерит. Что оно означало, девушка не имела ни малейшего представления. Камень как камень...»

ВНЕ ЗОНЫ ДОСТУПА.

Чур не ржать над домиками. В ЭТО какимто чудом играют несколько тыщ человек, сама не понимаю почему =)

Мое - это рамки, игровой интефейс. Для трех разных расс. Рисовала в кореле..чтоб его. Тоже просьба сильно то уж не ржать =) бо сама уже похихикиваю!

Вслушайся в звук моих шагов.

Так я ухожу, понимаешь?

У того, кто остается, мало слов.

Про того, кто лечит, мы все знаем.



Каблуки по мрамору. Навзрыд

Шепчет у Фонтанки ливень.

Между берегами не разрыв —

Просто цепь горизонтальных линий.



Каблуки по мостовой. Гурьбой

Мимо мысли о былом промчались.

Пусть никто не знал меня такой,

Память — это все, что от меня осталось.



Босиком по набережной. Влёт,

Чайки всё тоскуют о несбывшемся.

Время ведь расставит и свое возьмет…

А сейчас — Прощай. Быть может, спишемся…





«Агата»



Агата…

Звук вина в пустом бокале осени.

Солнца луч, расчерченный по нотам.

Словно лист последний, что деревья сбросили,

Расставаясь с яркой позолотой.

О, Агата!

Выдохом в безветрие

Затаилось в вечность мгновение,

То, в котором все великолепие

Моих нот склонилось в изумлении

Пред тобой Агата…

Ты ли не видение?

Не закономерное подобие чьих-то слов,

Нашедших вдохновение

На плите могильного надгробия.

Кто же ты?

Моя безгрешная, но такая падшая пророчица.

Листопады, как и воды вешние,

Забирают все, что так оставить хочется.

И скользят по водной глади лучики,

Не спасая одинокий лист в огне заката.

Те минуты для меня, они ведь были лучшие,

Только вот, Была ли Ты, … Агата?

романтика / море / залив / рассвет / поцелуи / встреча / прикосновение / жажда / лепестки / растаявшее мороженное / поцелуи / жажда / руки / пальцы / голод /шелест прибоя / чайки / дымка над водой / сырость / обьятие / руки /...прощание. навсегда. жажда. жажда. жажда. жажда. жажда. жажда. жажда. жажда. жажда. жажда...







много раз хотела удалить этот дайри. нажать свою любимую кнопочку «Delete» и забыть.

но то отговорят...

то просто забуду...

Значит не судьба?)





Рассвет на цыпочках подкрался к краю,

За краем темнота и холод...

А он подкрался и с улыбкой хитрой,

Обрушил небо на безмолвный город.

Растекся дымкой по пустым каналам,

Забытые виденья пробуждая.

Обрыки строк и безмятежность истин,

Бросал на воду, слов не понимая.

Рассвет на цыпочках танцует сальсу

Скользя по мокрым улицам

Забытым спинам львов, граниту...





(дальше не придумала.)

«...Что любишь ты, моя девочка, к чему будешь стремиться, когда поток людской унесет тебя прочь от родного порога? Ты ведь так молода, ты не знаешь жизни, не знаешь людских привычек и традиций. Ты пятнадцать лет провела тут, в монастыре. Что ты умеешь? Петь? Прясть? Какая участь ждет тебя, мой маленький звереныш. Ты слишком дикая, они не поймут тебя, обидят. Погасят маленький огонек, что теплится внутри. Сбереги его, малышка...только сбереги...»

— Урааааа!!! Я пойду вместе с Бартом!!! Меня возьмут в наемники! — вопящий комок катался по пыльному внутреннему двору.

— Тебя возьмут в поломойки, идиотка бешенная! Ты меня укусила!

— Это была боевая рана, за боевые рана наемников уважают, так и знай Барт! — маленькой щуплой девчонке, наконец, удалось ускользнуть от рук Барта, и она, подпрыгивая через шаг, начала носиться кругами по монастырскому дворику, воплями будя тех, кому еще удалось сберечь остатки сна в это серое октябрьское утро.

— Ну все, Иза, ты покойница...—прошипел парень, когда на очередном неловком повороте девчонка с разбегу снесла крынки с молоком, а вместе с ними и телегу, на которой они стояли. Когда Иза хотела, она могла проявлять свои чудесные деструктивные способности в полную силу, — Идиотка... Обреченно вздохнул парень и устало поплелся к лавкам у входа во внутренний двор.

Девочка, поименованная Изой, совершив еще пару кругов, с визгом затормозила...судя по крикам и кудахтанью, затормозила она аккурат в курятнике. Немного погодя, Иза пулей вылетела уже оттуда, схлопотав на бегу летящим веником в спину — видать страшная месть Кани, присматривающей за монастырской птицей, настигла хулиганку.

Затормозив посередь двора, Иза оглянулась, видимо опасаясь, погони, не обнаружив же таковой, медленным танцующим шагом направилась к Барту. А зряяя... пока она носилась, влетала в курятник и убегала от Кани, Барт где-то раздобыл нечто напоминающее сеть и, как только девочка приблизилась... Ну, вы, собственно, поняли.

Иза была коварно схвачена превосходящими силами врага и этим же врагом доставлена пред светлейшие очи отца-настоятеля (Изу, кстати, всегда интересовало, если отец - настоятель, то почему мать - настоятельница, а не Настойка?!) Рулла. Отец-настоятель был человек железных нервов и жесткой самодисциплины. Наверное, только поэтому он не вздрогнул, когда Изу сгрузили на пол, всю в перьях, навозе, пыли и еще чем-то, не поддающемуся определению. Как сгрузили, так там и оставили. Надобно сказать, что отец Рулл, с его уже упомянутой дисциплиной, держал в строгости и страхе весь монастырь, а также прилегающие к нему селения на несколько километров окрест. Но и у него была одна слабость. И в данный момент ЭТА СЛАБОСТЬ сидела перед ним на полу, пытаясь отчиститься от перьев и пыли. Заметив, что в комнате все внимание приковано к ней, а отец-настоятель еще не обрушился на нее с громом и молниями, Иза решила, что гроза миновала и попробовала ползком пролезть за дверь...Не вышло. Вход стерегли враги, в лице Барта и, невесть откуда взявшейся, Кани со товарищи (один петух и две курицы, видимо, чтобы закидать грешницу пометом!). Поняв, что проиграла, Иза села в позу "раскаялась во всем и сей же час пойду добровольно на рудники" и, сделав слезливые глаза, посмотрела на отца Рулла.

Отец Рулл видел такое не раз. И атаку выдержал. Вместо того, чтобы по ожиданию Изы, кинуться к ней и простить ей же все прегрешения, старик стал расхаживать из угла в угол своего небольшого кабинета. В прошлом это была стандартная монастырская келья. Немного расширенная, чуть светлее, но все же келья. В центре, прямо перед большим сказочным витражом, изображающим какой-то очередной подвиг очередного пророка, поставили массивный дубовый стол, рядом два шкафа с книгами непонятного Изе содержания, вот собственно и все. Впрочем, имелось еще два стула, один отца-настоятеля, на второй же садиться никто не решался. По крайней мере, в данный момент. Рулл протянул руку, посмотрел на свет, преломляющийся в витраже, зачем-то подвигал подсвечник на подоконнике и, резко развернувшись, проникновенно начал:

— Изаэль, дитя мое! Ты... - закончить он не успел. Его перебило мелкое хихиканье с полу. Прокашлявшись, старик начал снова - Изаэль, повторюсь, дитя мое и Господа нашего. (на этой фразе Иза округлила глаза, явно недопонимая, каким образом она все таки появилась на свет!) Ты почти взрослая девица. И негоже взрослой девице являть собою то, что ты собственно... ну ты поняла. Поднимись. До меня дошли слухи, что ты собралась с Бартом в большой мир, так сказать, в наемники податься решила? (Иза кивнула. На этот раз уже без ужимок, она отлично чувствовала, когда лимит шалостей, а тем более в присутствии отца Рулла, сходил на нет). Позволь же спросить, юное мое дитя, готова ли ты к такому, кхм, не совсем традиционному для нашего круга, ремеслу. Готова ль в тревогам и жизненным препятствиям. Может, проще пойти традиционным путем...Знахарка там, травница...монашка в конце-концов (на этом слове Иза попыталась осесть в обморок). Да мало ли. Ты девочка способная. Негоже такому, кхм, таланту, пропадать где-то на краю света, морозя, кхм, задницу в седле, а то и без седла.- отец Рулл говорил еще долго. Проникновенно, чего-чего, а уж красноречия ему было не занимать. Но, увы, безрезультатно. Ибо этому разговору, а точнее монологу, предшествовал еще один, происходивший накануне ночью на этом же месте. Только без свидетелей. Рулл вызвал девочку, и отчитал по всей строгости, затем поинтересовался планами на будущее...Иза ответила. Прямо без ужимок и хихиканья. Она понимала, что именно во власти отца Рулла отпустить ее или запереть в монастыре. Не то чтобы жизнь тут была такой унылой и надоедливой. Отнюдь. В монастыре было весело, в меру находилось дело, да и попутешествовать приходилось. Просто из монастыря этой осенью уходил Барт. Уходил в далекий, неизведанной Изой мир. И Иза, как всякая, пусть и молодая девица, боялась. Боялась лишиться того привычного, что у нее было. И она решила тоже уйти. Барт в наемники, так чем она хуже?! Отец Рулл ее не стал удерживать, хотя и смахнул украдкой предательскую старческую слезу в уголке глаз. Изаэль была его воспитанницей. И он любил ее, как дочь. Ну что ж, видимо птенчик вырос.

Закончив речь, старик снова отвернулся к окну...Барту показалось, что он резко постарел, осунулся. А может просто игра света от витража. Прокашлявшись, Рулл подвел итог:

— Хорошо, дитя мое, отныне монастырь открывает для тебя свои ворота. Иди, и неси в мир, то, чему тебя учили здесь. Надеюсь, что учили результативно.- старик усмехнулся.- Ты свободна, Изаэль ферх Трина.

Изаэль скосила на него свои карие глазоньки и удивленно открыла ротик. Дело было в том, что всю жизнь ее звали тока Изой, Изаэль, Изкой...ну, бывало, козой упрямой, как угодно, только без вот этого "ферх Трина". Заметив удивление на лицах присутствующих (челюсти отвисли также и у Барта с Кани), отец-настоятель счел нужным пояснить:

— Так она записана в монастырской книге.- можно было подумать, что это что-то объясняло...

Пока Барт и Кани приходили в себя, Иза вихрем пролетела мимо них, посчитав аудиенцию оконченной и, с воплями "Урааа!" понеслась куда-то по монастырским коридорам. Эхо долго отражало ее крик.

Изаэль ферх Трина ждала встреча с большим миром.

Ты не Был. Тебя никогда не было.

Я просто тебя самолично выдумала!

Ты — небыль, что ветром вымело

Из закоулков моей памяти.

И по кусочкам, и по мгновениям

Я собирала «тебя» в мозаику.

Моя «любовь» — мое вдохновение,

Слегка иное, чем у прозаика.

Мне пело песни. Все о несбывшемся.

Пустое, жалкое и невысокое:

— Привет, пока. И, быть может, спишемся…

А на ветру я стою одинокая.



В ладонях капельки, скупые, пресные,

Частички истины в данном мгновении.

Тебе — придуманному не интересные…

Как прежде: я и мое вдохновение.

Когда я тебя, наконец, забуду,

Ты превратишься в обрывки писем.

И я поверю этому чуду,

И научусь что-то брать от жизни.

И мудрость взглянет из окон старых

Без укоризны, но с сожаленьем…

Ведь я ошиблась лишь в чем-то малом,

Но вот за многое прошу прощенье.

В обнимку с тишиной в четыре звука

И без надежды на всепрощенье

Я буду тщетно искать друга,

И поливать на окне растение.

Наш диалог немыслим мне без крика,

Такое горькое вот совпаденье…

Возьми слова, обдумай хорошо и выкинь,

Ты знаешь, это тоже облегченье —

Прийти к итогу, но поодиночке,

Легко. И трудно ошибиться.

Логический итог. Весь мир в нелепой точке.

Я сам себе палач, сама себе царица.

Я поумнею, и не буду спорить,

Да только вот…«Тебя» уже не будет.

Ты ведь забыт. Исправлен милосердно.

Пусть мудрость смотрит,

Ей мечтать не вредно.